FineWords.ru Цитаты Афоризмы Высказывания Фразы Статусы Поздравления Стихи

Генрих Гейне - Цитаты и афоризмы, фразы и высказывания


В 1829 году Гейне написал одному из своих друзей: «Если ты срочно не вышлешь мне сорок талеров, я буду голодать за твой счет».

Темы:
+43

Смех имеет эпидемический характер, так же как и зевота.


Ангелы зовут это небесной отрадой, черти – адской мукой, люди – любовью.

Мой основной принцип – «чем дороже мы обходимся людям, тем больше они любят нас!»

Мы не знаем, что такое музыка. Но что такое хорошая музыка, это мы знаем, и еще лучше знаем, что такое плохая музыка; ибо последнюю нам приходится слушать чаще.

Женщины знают только один способ нас осчастливить и тридцать тысяч способов сделать нас несчастными.

Переводчик по отношению к автору – то же, что обезьяна по отношению к человеку.

Любовь к свободе – цветок темницы, и только в тюрьме чувствуешь цену свободы.

+5

Как разумные люди бывают подчас часто очень глупы, так глупцы подчас отличаются сообразительностью.

Тацит – самый жестокий мастер сатиры именно потому, что он глубже других чувствовал величие Рима и ничтожество людей.

Французское безумие далеко еще не столь безумно, как немецкое, ибо в последнем, как сказал бы Полоний, есть система.

Гарантия

Страсть сказала богу песен,
Что потребует залога
Прежде, чем ему отдаться, —
Жить так трудно и убого.

Отвечал ей бог со смехом:
«Изменилось всё на свете.
Говоришь как ростовщик ты,
Должников ловящий в сети.

Хочешь, дам тебе я лиру —
Правда, лиру золотую.
Под залог её красотка,
Сколько дашь ты поцелуев?»
0

Дуэль

Сошлись однажды два быка
Подискутировать слегка.
Был у обоих горячий норов,
И вот один в разгаре споров
Сильнейший аргумент привел,
Другому заорав: «Осел!»
«Осла» получить быку — хуже пули,
И стали боксировать наши Джон Булли.
Придя в то же время на тот же двор,
И два осла вступили в спор.
Весьма жестокое было сраженье,
И вот один, потеряв терпенье,
Издал какой-то дикий крик
И заявил другому: «Ты — бык!»
Чтоб стать длинноухому злейшим врагом,
Довольно его назвать быком.
И загорелся бой меж врагами:
Пинали друг друга лбом, ногами
Отвешивали удары в podex,1
Блюдя священный дуэльный кодекс.

А где же мораль? — Вы мораль проглядели
Я показал неизбежность дуэли.
Студент обязан влепить кулаком
Тому, кто его назвал дураком.

Когда тебя женщина бросит, забудь

Когда тебя женщина бросит, — забудь,
Что верил ее постоянству.
В другую влюбись или трогайся в путь.
Котомку на плечи — и странствуй.

Увидишь ты озеро в мирной тени
Плакучей ивовой рощи.
Над маленьким горем немного всплакни,
И дело покажется проще.

Вздыхая, дойдешь до синеющих гор.
Когда же достигнешь вершины,
Ты вздрогнешь, окинув глазами простор
И клекот услышав орлиный.

Ты станешь свободен, как эти орлы.
И, жить начиная сначала,
Увидишь с крутой и высокой скалы,
Что в прошлом потеряно мало!

Филантроп

Они были брат с сестрою.
Богатым был брат, бедной — сестра.
Сестра богачу сказала:
«Дай хлеба кусочек мне!»

Богатый ответил бедной:
«Оставь в покое меня!
Членов высокой палаты
Я позвал на обед.

Один любит суп черепаший,
Другому мил ананас,
А третий ест фазанов
И трюфли а lа Перигор.

Четвертый камбалу любит,
А пятому семга нужна,
Шестому — и то и это,
А больше всего — вино».

И бедная, бедная снова
Голодной пошла домой,
Легла на тюфяк из соломы
И, вздохнув, умерла.

Никто не уйдет от смерти,
Она поразит косой
Богатого брата так же,
Как и его сестру.

И как только брат богатый
Почувствовал смертный час,
Нотариуса позвал он
Духовную написать.

Значительные поместья
Он церкви завещал
И школам и музею —
Очень редких зверей.

Но самой большою суммой
Он обеспечил все ж
Союз миссионеров
С приютом глухонемых.

Собору святого Стефана
Он колокол подарил, —
Из лучшего сделан металла,
Он центнеров весил пятьсот.

Колокол этот огромный
И ночью звонит и днем,
О славе того вещая,
Кого не забудет мир.

Гласит язык его медный,
Как много тот сделал добра
Людям разных религий
И городу, где он жил.

О благодетель великий,
Как и при жизни твоей,
О каждом твоем деянье
Колокол говорит!

Свершали обряд погребенья,
«Во всем были роскошь и блеск,
И люди вокруг дивились
Пышности похорон.

На черном катафалке,
Похожем на балдахин,
Украшен перьями страуса,
Высоко покоился гроб.

Блестел он серебряной бляхой,
Шитьем из серебра —
Все это на черном фоне
Было эффектно весьма.

Везли умершего кони,
И были попоны на них,
Как траурные одежды,
Спадавшие до копыт.

И тесной толпою слуги
В черных ливреях шли,
Держа платки носовые
У покрасневших глаз.

Почтеннейшие горожане
Здесь были. За ними вслед
Черных карет парадных
Длинный тянулся хвост.

В процессии похоронной,
За гробом, конечно, шли
Члены высокой палаты,
Но только не весь комплект.

Отсутствовал тот, кто охотно
Фазаны с трюфлями ел, —
От несваренья желудка
Он кончил бренную жизнь.
0

Существует лишь одна мудрость, и она имеет определенные границы, но глупостей существует тысячи, и все они беспредельны

Первый, кто сравнил женщину с цветком, был великим поэтом, но уже второй был олухом.

О Марии Магдалине на картине Паоло Веронезе «Христос»: Она так прекрасна, что боишься, как бы ее, чего доброго, не совратили еще раз.

Немки и француженки… Немецкие печи греют лучше, чем французские камины; но приятно видеть разгар пламени в последних.

Первая добродетель германцев – известная верность, несколько неуклюжая, но трогательно великодушная верность. Немец бьется даже за самое неправое дело, раз он получил задаток или хоть спьяну обещал свое содействие.

Темы:
Автор:
0

Вы помните историю Евы? Как только женщина приходит к сознанию, ее первая мысль – это новое платье.

У него отваги хватит на сотню львов, а ума – на пару ослов.

Темы:
Автор:
0

Женщины творят историю, хотя история запоминает лишь имена мужчин.

В большом пальце ноги Шекспира поэзии больше, чем у всех греческих поэтов, за исключением Аристофана. Греки были великими художниками, но не поэтами.

Наполеон не из того дерева, из которого делают королей: он из того мрамора, из которого делают богов.

Монотеизм – это минимум религии. Это столь малая доза, что ее уже невозможно уменьшить.

Люди, ничем не примечательные, конечно, правы, проповедуя скромность. Им так легко осуществлять эту добродетель.

То было скорбное признание, когда Максимилиан Робеспьер сказал: «Я раб свободы».

Он был Моисеем французов; как тот таскал свой народ взад и вперед по пустыне, чтобы дать ему возможность успешно пройти курс лечения, так и Наполеон гонял французов по Европе.

Воспоминание о гармонии

Бодро шествует вперед
В чинных парах дом сирот;
Сюртучки на всех атласны,
Ручки пухлы, щечки красны.
О, прелестные сироты!

Все растрогано вокруг,
Рвутся к кружке сотни рук,
В знак отцовского вниманья
Льются щедрые даянья.
О, прелестные сироты!

Дамы чувствами горят,
Деток чмокают подряд,
Глазки, щечки милых крошек,
Дарят сахарный горошек.
О, прелестные сироты!

Шмулик, чуть стыдясь, дает
Талер в кружку для сирот
И спешит с мешком бодрее, —
Сердце доброе в еврее.
О, прелестные сироты!

Бюргер, вынув золотой,
Воздевает, как святой,
Очи к небу, — шаг не лишний, —
На него ль глядит всевышний?
О, прелестные сироты!

Нынче праздничный денек:
Плотник, бондарь, хлебопек,
Слуги — все хлебнули с лишком, —
Пей во здравие детишкам!
О, прелестные сироты!

Горожан святой оплот —
Вслед Гаммония идет:
Гордо зыблется громада
Колоссальнейшего зада.
О, прелестные сироты!

В поле движется народ —
К павильону у ворот;
Там оркестр, флажки вдоль зала,
Там нажрутся до отвала
Все прелестные сироты.

За столом они сидят,
Кашку сладкую едят,
Фрукты, кексы, торты, пышки,
Зубками хрустят, как мышки,
Те прелестные сироты!

К сожаленью, за окном
Есть другой сиротский дом,
Где живется крайне гнусно,
Где свой век проводят грустно
Миллионы, как сироты.

В платьях там единства нет,
Лишь для избранных обед,
И попарно там не ходят,
Скорбно в одиночку бродят
Миллионы, как сироты.
0

Чем ближе к Наполеону стояли люди, тем больше восхищались им. С другими героями происходит обратное.

Сиделки носили парализованного Гейне на простынях. Посещавшим его знакомым он говорил: – Как видите, дамы все еще носят меня на руках.

По ту и по эту сторону Рейна

Пыл страстей и такта узы,
Пламя роз в петлицах блузы,
Сладость ласки, лжи гипноз,
Благородство грешных поз,
Вихрь и жар любовных грез —
В том искусны вы, французы!

А германский дух померк,
В злобу рок его поверг,
Из глубин сознанья бьет он,
Злой наш дух! И все растет он,
Ядом весь; почти зальет он
Твой бочонок, Гейдельберг!
0

Красивые рифмы нередко служат костылями хромым мыслям.

Поэтико-музыкальный союз молодых котов

Музыкальный союз молодых котов
Собирался на крыше у башни
Сегодня ночью — однако не с тем,
Чтоб строить куры и шашни.

«Сон в летнюю ночь» не в пору теперь;
Что проку в любовном гимне,
Когда в желобах замерзла вода
И холод свирепствует зимний?

Притом заметно что новый дух
Овладел породой кошачьей;
Особенно все молодые коты
Занялись высокой задачей.

Минувшей фривольной эпохи сыны
Испустили дыханье земное;
В искусстве и в жизни новый рассвет —
Кошачьей веет весною.

Музыкальный союз — молодых котов
Стремишся назад к примитивной
Бесхитростной музыке ранних времен,
К простой и кошачье-наивной.

Поэзии-музыки хочет он,
Рулад, позабытых ныне,
Вокально-инструментальных стихов,
Где музыки нет и в помине.

Он хочет, чтоб в музыке ныне царил
Безраздельно — свободный гений,
Пускай бессознательно, но легко
Достигающий высшей ступени.

Он гений славит, который ничуть
От природы не отдалился,
Не ставит ученость свою напоказ
И впрямь ничему не учился.

Такова программа союза котов,
И, стремясь подняться все выше,
Он дал свой первый зимний концерт
Сегодня ночью на крыше.

Но как воплотилась идея в жизнь —
Нельзя подыскать выраженья.
Кусай себе локти, мой друг Берлиоз,
Что ты не слыхал исполненья.

То был поистине адский концерт,
Как будто мотив галопа
Три дюжины пьяных волынщиков вдруг
Заиграли под свист и топот.

То был такой несказанный гам,
Как будто в ковчеге Ноя
Животные хором все в унисон
Потоп воспевали, воя.

О, что за мяуканье, стоны, визг!
Коты все в голос орали,
А трубы на крышах вторили им,
Совсем как басы в хорале.

Всех чаще слышался голос один —
Пронзительно, томно и вяло,
Как голос дивной Зоннтаг, когда
Свой голос она потеряла.

Ужасный концерт! По-моему, там
Псалом распевали великий
В честь славной победы, которую бред
Над разумом празднует дикий.

А может быть, союзом котов
Исполнялась та кантата,
Что венгерский крупнейший пианист сочинил
Для Шарантона когда-то.

Окончился шабаш, лишь когда
Заря наконец появилась;
Кухарка, что плод под сердцем несла,
В неположенный срок разрешилась.

Она потеряла память совсем,
Как будто спятив от чада,
И вспомнить не может, кто был отец
Рожденного ею чада.

То Петр? Или Павел? Лиза, ответь!
Иль, может быть, неизвестный?
С блаженной улыбкой Лиза твердит:
«О Лист, о кот мой небесный!»
0

Клоп

Некий клоп залез на пятак
И, словно банкир, похвалялся так:
«Если денег ты нажил много,
Всюду открыта тебе дорога.
С деньгами красив ты, с деньгами знат
Женщинам наимилейшим приятен.
Дамы бледнеют и дрожат,
Едва учуют мой аромат.
С самой королевой я спал, бывало,
Забравшись к ней ночью под одеяло.
На жарких перинах она металась
И беспрестанно всю ночь чесалась».

Веселый чиж, услыхав эту речь,
Решил похвальбу клопа пресечь:
В негодованье свой клюв отточив,
Насмешливый он просвистал мотив.

Как подлый клоп, испуская смрад,
Чижу отомстил на клопиный лад:
«Жертвой его насмешек стал я
За то, что денег ему не дал я!»
Ну, а мораль? Ее от вас

Пока благоразумно скрою.
Ведь сплочены между собою
Богатые клопы сейчас.
Задами подмяв под себя чистоган,
Победно колотят они в барабан.

Семейства клопов — куда ни взгляни —
Священный союз составляют они.
Также немало клопиных альянсов
Средь сочинителей скверных романсов
(Которые столь бездарны и серы,
Что не идут, как часы Шлезингера).
Тут и свой Моцарт есть — клоп-эстет,
Ведущий особым клопиным манером
С увенчанным лаврами Мейербером
Интрижку в течение долгих лет.
А с насекомых много ль возьмешь?
Рецензии пишет газетная вошь —
Елозит, врет, да и тиснет статейку
И до смерти рада, урвав копейку,
Притом меланхолии полон взгляд.
Публика верит из состраданья:
Уж больно обиженные созданья,
И вечно сердечки у них болят.
Тут стерпишь, пожалуй, любой поклеп.
Молчи, не противься — ведь это ж клоп.
Его бы, конечно, можно под ноготь,
Да, право, уж лучше не трогать.
А то попробуй такого тронь —
На целый свет подымется вонь!
Вот отчего до другого раза
Я отложу толкованье рассказа.
0

Мария-Антуанетта

Как весело окна дворца Тюильри
Играют с солнечным светом!
Но призраки ночи и в утренний час
Скользят по дворцовым паркетам.

В разубранном павильоне de Flor
Мария-Антуанетта
Торжественно совершает обряд
Утреннего туалета.

Придворные дамы стоят вокруг,
Смущенья не обнаружив.
На них — брильянты и жемчуга
Среди атласа и кружев.

Их талии узки, фижмы пышны,
А в ножках — кокетства сколько!
Шуршат волнующие шелка.
Голов не хватает только!

Да, все — без голов!.. Королева сама,
При всем своем царственном лоске,
Стоит перед зеркалом без головы
И, стало быть, без прически.

Она, что носила с башню шиньон
И титул которой так громок,
Самой Марии-Терезии дочь,
Германских монархов потомок, —

Теперь без завивки, без головы
Должна — нет участи хуже! —
Стоять среди фрейлин незавитых
И безголовых к тому же!

Вот — революции горький плод!
Фатальнейшая доктрина!
Во всем виноваты Жан-Жак Руссо,
Вольтер и гильотина!

Но удивительно, странная вещь:
Бедняжки — даю вам слово! —
Не видят, как они мертвы
И до чего безголовы.

Все та же отжившая дребедень!
Здесь все, как во время оно:
Смотрите, как смешны и страшны
Безглавые их поклоны.

Несет с приседаньями дама d’atour1
Сорочку монаршей особе.
Вторая дама сорочку берет,
И приседают обе.

И третья с четвертой, и эта, и та
Знай приседают без лени
И госпоже надевают чулки,
Падая на колени.

Присела пятая — подает
Ей пояс. А шестая
С нижнею юбкой подходит к ней,
Кланяясь и приседая.

С веером гофмейстерина стоит,
Командуя всем парадом,
И, за отсутствием головы,
Она улыбается задом.

Порой любопытное солнце в окно
Посмотрит на все это чудо,
Но, старые призраки увидав,
Спешит убраться отсюда!
0

Ослы-избиратели

Свобода приелась до тошноты.
В республике конско-ослиной
Решили выбрать себе скоты
Единого властелина.

Собрался с шумом хвостатый сброд
Различного званья и масти.
Интриги и козни пущены в ход,
Кипят партийные страсти.

Здесь Старо-Ослы вершили судьбу,
В ослином комитете.
Кокарды трехцветные на лбу
Носили молодчики эти.

А кони имели жалкий вид
И тихо стояли, ни слова:
Они боялись ослиных копыт,
Но пуще — ослиного рева.

Когда же кто-то осмелился вслух
Коня предложить в кандидаты,
Прервал его криком седой Длинноух:
«Молчи, изменник проклятый!

Ни капли крови осла в тебе нет.
Какой ты осел, помилуй!
Да ты, как видно, рожден на свет
Французскою кобылой!

Иль, может, от зебры род хилый твой.
Ты весь в полосах по-зебрейски.
А впрочем, тебя выдает с головой
Твой выговор еврейский.

А если ты наш, то, прямо сказать,
Хитер ты, брат, да не слишком.
Ослиной души тебе не понять
Своим худосочным умишком.

Вот я познал, хоть с виду и прост,
Ее мистический голос.
Осел я сам, осел мой хвост,
Осел в нем каждый волос.

Я не из римлян, не славянин,
Осел я немецкий, природный.
Я предкам подобен, — они как один
Все были умны и дородны.

Умны и не тешились искони
Альковными грешками,
На мельницу бодро шагали они,
Нагруженные мешками.

Тела их в могиле, но дух не исчез,
Бессмертен ослиный дух их!
Умильно смотрят они с небес
На внуков своих длинноухих.

О славные предки в нимбе святом!
Мы следовать вам не устали
И ни на йоту с пути не сойдем,
Который вы протоптали.

Какое счастье быть сыном ослов,
Родиться в ослином сословье!
Я с каждой крыши кричать готов:
«Смотрите, осел из ослов я!»

Отец мой покойный, что всем знаком,
Осел был немецкий, упрямый.
Ослино-немецким молоком
Вскормила меня моя мама.

Осел я и сын своего отца,
Осел, а не сивый мерин!
И я заветам ослов до конца
И всей ослятине верен.

Я вам предлагаю без лишних слов
Осла посадить на престоле.
И мы создадим державу ослов,
Где будет ослам раздолье.

Мы все здесь ослы! И-а! И-а!
Довольно терзали нас кони!
Да здравствует ныне и присно — ура!
Осел на ослином троне!»

Оратор кончил. И грохнул зал,
Как гром, при последней фразе,
И каждый осел копытом стучал
В национальном экстазе.

Его увенчали дубовым венком
Под общее ликованье.
А он, безмолвно махая хвостом,
Благодарил собранье.
0

Ламентации

Удача — резвая плутовка:
Нигде подолгу не сидит, —
Тебя потреплет по головке
И, быстро чмокнув, прочь спешит.

Несчастье — дама много строже:
Тебя к груди, любя, прижмет,
Усядется к тебе на ложе
И не спеша вязать начнет.
0

Вольтер, услужливо носивший светильник впереди великих мира, этим же светильником освещал и их наготу.

Рожденные друг для друга

Ты плачешь, смотришь на меня,
Скорбишь, что так несчастен я.
Не знаешь ты в тоске немой,
Что плачешь о себе самой.

Томило ли тебя в тиши
Сомненье смутное души,
В твои прокрадываясь сны,
Что мы друг другу суждены?
Нас вместе счастье ожидало,
На скорбь разлука осуждала.

В скрижали вписано судьбою,
Чтоб сочетались мы с тобою…
Леней бы ты себя сознала,
Когда б на грудь ко мне припала;
Тебя б из косности растенья
Возвел на высшую ступень я,
Чтоб ты, ответив поцелую,
В нем душу обрела живую.

Загадки решены навек.
В часах иссяк песчинок бег.
Не плачь — судьба предрешена;
Уйду, увянешь ты одна.
Увянешь ты, не став цветком,
Угаснешь, не пылав огнем,
Умрешь, тебя охватит мгла,
Хоть ты и прежде не жила.

Теперь я знаю: всех дороже
Была ты мне. Как горько, боже,
Когда в минуту узнаванья
Час ударяет расставанья,
Когда, встречаясь на пути,
Должны мы в тот же миг «прости»
Сказать навек! Свиданья нет
Нам в высях, где небесный свет.
Краса твоя навек увянет;
Она пройдет, ее не станет.
Судьба иная у поэта:
Он не вполне умрет для света,
Не ведая уничтоженья,
Живет в стране воображенья;
То — Авалун, мир фей чудесный.
Прощай навеки, труп прелестный!
0

Французский народ – это кошка, которая, даже если ей случается свалиться с опаснейшей высоты, все же никогда не ломает себе шею, а, наоборот, каждый раз сразу же становится на ноги.

Темы:
0

Лошадь и осел

По рельсам, как молния, поезд летел,
Пыхтя и лязгая грозно.
Как черный вымпел, над мачтой-трубой
Реял дым паровозный.

Состав пробегал мимо фермы одной,
Где белый и длинношеий
Мерин глазел, а рядом стоял
Осел, уплетая репей.

И долго поезду вслед глядел
Застывшим взглядом мерин;
Вздыхая и весь дрожа, он сказал:
«Я так потрясен, я растерян!

И если бы по природе своей
Я мерином белым не был,
От этого ужаса я бы теперь
Весь поседел, о небо!

Жестокий удар судьбы грозит
Всей конской породе, бесспорно,
Хоть сам я белый, но будущность мне
Представляется очень черной.

Нас, лошадей, вконец убьет
Конкуренция этой машины;
Начнет человек для езды прибегать
К услугам железной скотины.

А стоит людям обойтись
Без нашей конской тяги —
Прощай, овес наш, сено, прощай, —
Пропали мы, бедняги!

Ведь сердцем человек — кремень:
Он даром и макухи
Не даст. Он выгонит нас вон, —
Подохнем мы с голодухи.

Ни красть не умеем, ни брать взаймы,
Как люди, и не скоро
Научимся льстить, как они и как псы.
Нам путь один — к живодеру!»

Так плакался конь и горько вздыхал,
Он был настроен мрачно.
А невозмутимый осел между тем
Жевал репейник смачно.

Беспечно морду свою облизнув,
Сказал он: «Послушай-ка, мерин:
О том, что будет, — ломать сейчас
Я голову не намерен.

Для вас, для гордых коней, паровоз
Проблема существованья;
А нам, смиренным ослам, впадать
В отчаянье — нет основанья.

У белых, у пегкх, гнедых, вороных,
У всех вас — конец печальный;
А нас, ослов, трубою своей
Не вытеснит пар нахальный.

Каких бы хитрых еще машин
Ни выдумал ум человека, —
Найдется место нам, ослам,
Всегда, до скончания века.

Нет, бог не оставит своих ослов,
Что, в полном сознанье долга,
Как предки их честные, будут плестись
На мельницу еще долго.

Хлопочет мельник, в мешки мука
Струится под грохот гулкий;
Тащу ее к пекарю, пекарь печет, —
Человек ест хлеб и булки.

Сей жизненный круговорот искони
Предначертала природа.
И вечна, как и природа сама,
Ослиная наша порода».

Мораль


Век рыцарства давно прошел:
Конь голодает. Но осел,
Убогая тварь, он будет беспечно
Овсом и сеном питаться вечно.
0

Ночная поездка

Вздымалась волна. Полумесяц из туч
Мерцал так робко нам.
Когда садились мы в челнок,
Нас трое было там.

Докучливо весла плескались в воде,
Скрипели по бортам,
И с шумом волна белопенная нас
Троих заливала там.

Она, бледна, стройна, в челне
Стояла, предавшись мечтам.
Дианою мраморною тогда
Она казалась нам.

А месяц и вовсе исчез. Свистел
Ветер, хлеща по глазам.
Над нами раздался пронзительный крик
И взмыл высоко к небесам.

То призрачно-белая чайка была;
Тот вопль ужасный нам
Сулил беду. И всем троим
Так жутко стало там.

Быть может, я болен и это — бред?
Понять не могу я сам.
Быть может, я сплю? Но где же конец
Чудовищным этим снам?

Чудовищный бред! Пригрезилось мне,
Что я — Спаситель сам,
Что я безропотно крест влачу
По каменистым стезям.

Ты, бедная, угнетена, Красота,
Тебе я спасение дам —
От боли, позора, пороков, нужды,
Всесветных зловонных ям.

Ты, бедная Красота, крепись:
Лекарство я горькое дам,
Я сам поднесу тебе смерть, и пусть
Сердце мое — пополам!

Безумный бред! Кошмарный сон!
Проклятье этим мечтам!
Зияет ночь, ревет волна…
Укрепи, дай твердость рукам,

Укрепи меня, боже милосердный мой!
Шаддай милосердный сам!
Что-то в море упало! Шаддай! Адонай!
Вели смириться волнам!..

И солнце взошло… Земля! Весна!
И края не видно цветам!
Когда на берег мы сошли,
Нас было лишь двое там.

Самым красивым девушкам труднее всего достать мужа… Как известно, все три грации засиделись в девах.

Ах! Это было так давно! Я был тогда молод и глуп. Теперь я стар и глуп.

У англичан больше мнений, чем мыслей. У нас, немцев, наоборот, так много мыслей, что мы не успеваем даже составить себе мнение.

Женщина – одновременно яблоко и змея.

Темы:
0



Сохранить ссылку на эту страничку: