Кто не способен ни на любовь, ни на дружбу, тот вернее всего делает свою ставку – на брак.
Автор: Фридрих Ницше
Кто не способен ни на любовь, ни на дружбу, тот вернее всего делает свою ставку – на брак.
Любовь прощает любимому даже его вожделение.
Сколько вижу я доброты, столько и слабости. Сколько справедливости и сострадания, столько и слабости.
У язвительного человека чувство пробивается наружу редко, но всегда очень громко.
Труднее всего уязвить наше тщеславие как раз тогда, когда уязвлена наша гордость.
Страх – наследственное, основное чувство человека; страхом объясняется все, наследственный грех и наследственная добродетель. Из страха выросла и моя добродетель, она называется: наука.
Моя вторая человеческая мудрость в том, что больше щажу я тщеславных, чем гордых.
Все замолчанные истины становятся ядовитыми.
Лишь когда самолюбие станет однажды больше, умнее, утонченнее, изобретательнее, будет мир выглядеть «самоотверженнее».
Мы более искренни по отношению к другим, чем по отношению к самим себе.
Пусть в вашей любви будет ваша честь! Вообще женщина мало понимает в чести. Но пусть будет ваша честь в том, чтобы всегда больше любить, чем быть любимой, и никогда не быть второй.
Горе всем любящим, у которых нет более высокой вершины, чем сострадание их!
Потребность души не следует путать с потребностью в душе: последняя свойственна отдельным холодным натурам.
Там, где не подыгрывает любовь или ненависть, женщина играет посредственно.
Бесчеловечно благословлять там, где тебя проклинают.
Повелительные натуры будут повелевать даже своим Богом, сколько бы им и ни казалось, что они служат Ему.
Где кончается уединение, там начинается базар; и где начинается базар, начинается и шум великих комедиантов, и жужжанье ядовитых мух.
Как только религия приобретает господство, ее противниками становятся все те, кто были ее первыми последователями.
Как будто существует «истина», к которой можно было бы так или иначе приблизиться!
Нет солидарности в обществе, где имеются неплодотворные, непродуктивные и разрушительные элементы, которые к тому же дадут еще более выродившееся, чем они сами, потомство.
Следует оберегать зло, как оберегают лес. Верно то, что вследствие редения и раскорчевок леса земля потеплела.
Человек есть мост, а не цель; он радуется своему полдню и вечеру как пути, ведущему к новым утренним зорям.
Если имеешь счастье оставаться темным, то можешь воспользоваться и льготами, предоставляемыми темнотой, и в особенности «болтать всякое».
Кто не может повелевать себе, должен повиноваться. Иные же могут повелевать себе, но им недостает еще многого, чтобы уметь повиноваться себе!
Сравнивая в целом мужчину и женщину, можно сказать следующее: женщина не была бы так гениальна в искусстве наряжаться, если бы не чувствовала инстинктивно, что ее удел – вторые роли.
Я различаю среди философствующих два сорта людей: одни всегда размышляют о своей защите, другие – о нападении на своих врагов.
Музыка является средством для самоуслаждения страстей.
Женщин лишает детскости то, что они постоянно возятся с детьми, как их воспитатели.
Вот что труднее всего: убрать протянутую руку ради любви.
Если бы страдающий, угнетенный человек потерял веру в свое право презирать волю к власти – он вступил бы в полосу самого безнадежного отчаяния.
Где оскорблена гордость, там вырастает еще нечто лучшее, чем гордость.
Толпа не знает, что велико, что мало, что прямо и правдиво: она криводушна по невинности, она лжет всегда.
Паразит – самый низший род; но кто высшего рода, тот кормит наибольшее число паразитов.
Когда сто человек стоят друг возле друга, каждый теряет свой рассудок и получает какой то другой.
Не сердитесь же на того, кто по вам поднимается на высоту свою.
Сильнее всего ненавистен верующему не свободный ум, а новый ум, обладающий новой верой.
Только тот, кто достаточно мужчина, освободит в женщине – женщину.
Мы начинаем подражателями и кончаем тем, что подражаем себе, – это есть последнее детство.
В традиции видят тяжкую неизбежность: ее изучают, признают (как «наследственность»), но не хотят ее.
Я хочу все больше учиться смотреть на необходимое в вещах, как на прекрасное: так буду я одним из тех, кто делает вещи прекрасными.
Мы не ненавидим еще человека, коль скоро считаем его ниже себя; мы ненавидим лишь тогда, когда считаем его равным себе или выше себя.
Люди не стыдятся думать что нибудь грязное, но стыдятся, когда предполагают, что им приписывают эти грязные мысли.
Побороть свой аффект – значит в большинстве случаев временно воспрепятствовать его излиянию и образовать затор, стало быть, сделать его более опасным.
Что «глупая женщина с добрым сердцем стоит высоко над гением», это звучит весьма учтиво – в устах гения. Это его любезность, – но это и его смышленость.
В ребенке вашем вся ваша любовь, в нем же и вся ваша добродетель.
Плохо отплачивает тот учителю, кто навсегда остается только учеником.
Требование взаимности не есть требование любви, но тщеславия и чувственности.
Пусть мужчина боится женщины, когда она любит: ибо она приносит любую жертву и всякая другая вещь не имеет для нее цены.
Счастье мужчины называется: я хочу. Счастье женщины называется: он хочет.
Утверждение, что истина достигнута и что с незнанием и заблуждением покончено, – это одно из величайших заблуждений, какие только могут быть.
Только там, где есть жизнь, есть и воля; но это не воля к жизни, но – так учу я тебя – воля к власти!
Женщина научается ненавидеть в той мере, в какой она разучивается очаровывать.
Не давайте себя обманывать! Самые деятельные народы несут в себе наибольшую усталость, их беспокойство есть слабость, – в них нет достаточного содержания, чтобы ждать и лениться.
Ужасно умереть в море от жажды. Уж не хотите ли вы так засолить вашу истину, чтобы она никогда более не утоляла жажды?
Моя самая любимая злоба и искусство в том, чтобы мое молчание научилось не выдавать себя молчанием.
Но нищих надо бы совсем уничтожить! Поистине, сердишься, что даешь им, и сердишься, что не даешь им.
Слишком сладких плодов не любит воин. Поэтому любит он женщину; в самой сладкой женщине есть еще горькое.
Чтобы приятно было смотреть на жизнь, надо, чтобы ее игра хорошо была сыграна, – но для этого нужны хорошие актеры.
Трудно открыть человека, а себя самого всего труднее; часто лжет дух о душе. Так устраивает это дух тяжести.
Даже когда народ пятится, он гонится за идеалом – и верит всегда в некое «вперед».
То, о чем молчал отец, начинает говорить в сыне; и часто находил я в сыне обнаруженную тайну отца.
Человек познания должен не только любить своих врагов, но уметь ненавидеть даже своих друзей.
Чем совершеннее вещь, тем реже она удается.
Нужно связать порок с чем нибудь явно мучительным так, чтобы заставить бежать от порока, с целью избавиться от того, что с ним связано.
Когда добродетель выспится, она встает более свежей.
Мы должны быть столь же жестокими, сколь и сострадательными: остережемся быть более бедными, чем сама природа!
Я ненавижу людей, не умеющих прощать.
Но государство лжет на всех языках о добре и зле: и что оно говорит, оно лжет – и что есть у него, оно украло.
Великие эпохи нашей жизни наступают тогда, когда у нас является мужество переименовать наше злое в наше лучшее.
Вы любите вашу добродетель, как мать любит свое дитя; но когда же слыхано было, чтобы мать хотела платы за свою любовь?
И какова бы ни была моя судьба, то, что придется мне пережить, – всегда будет в ней странствование и восхождение на горы: в конце концов мы переживаем только самих себя.
История пишется только испытанными и выдающимися умами.
Все зрелое – хочет умереть. Но все незрелое хочет жить: о горе!
Часто бывает больше храбрости в том, чтобы удержаться и пройти мимо – и этим сохранить себя для более достойного врага!
Чтобы видеть многое, надо научиться не смотреть на себя: эта суровость необходима каждому, кто восходит на горы.
У одних сперва стареет сердце, у других – ум. Иные бывают стариками в юности; но кто поздно юн, тот надолго юн.
Для познающего всякое право собственности теряет силу: или же все есть грабеж и воровство.
Сохранить ссылку на эту страничку: