Гитара ахала, одрагивала, тенькала
Гитара ахала, подрагивала, тенькала,
звала негромко,
переспрашивала,
просила.
И эрудиты головой кивали: «Техника!..»
Неэрудиты выражались проще: «Сила!..»
А я надоедал:
«Играй, играй, наигрывай!
Играй, что хочешь. Что угодно. Что попало».
Из тучи вылупился дождь такой наивный,
как будто в мире до него
дождей не падало…
Играй, играй!..
Деревья тонут в странном лепете…
Играй, наигрывай!..
Оставь глаза открытыми.
На дальней речке стартовали гуси-лебеди —
и вот, смотри, летят,
летят и машут крыльями…
Играй, играй!..
Сейчас в большом нелегком городе
есть женщина
высокая, надменная.
Она, наверное, перебирает горести,
как ты перебираешь струны.
Медленно…
Она все просит написать ей что-то нежное.
А если я в ответ смеюсь —
не обижается.
Сейчас выходит за порог.
А рядом — нет меня.
Я очень без нее устал.
Играй, пожалуйста.
Гитара ахала. Брала аккорды трудные,
она грозила непонятною истомою.
И все, кто рядом с ней сидели,
были струнами.
А я был —
как это ни странно —
самой тоненькой.
0
Тихо летят паутинные нити.
Тихо летят паутинные нити.
Солнце горит на оконном стекле.
Что-то я делал не так;
извините:
жил я впервые на этой земле.
Я ее только теперь ощущаю.
К ней припадаю.
И ею клянусь...
И по-другому прожить обещаю.
Если вернусь...
Но ведь я не вернусь.
0
Приходить к тебе
Приходить к тебе, чтоб снова
просто
вслушиваться в
голос;
и сидеть на стуле,
сгорбясь,
и не говорить ни
слова.
Приходить, стучаться в двери,
замирая, ждать
ответа…
Если ты узнаешь
это,
то, наверно, не
поверишь,
то, конечно,
захохочешь,
скажешь:
«Это ж глупо
очень…»
Скажешь:
«Тоже мне — влюбленный!»-
и посмотришь
удивленно,
и не усидишь на
месте.
Будет смех звенеть
рекою…
Ну и ладно.
Ну и смейся.
Я люблю тебя такою.
0
Дочке
Катька, Катышок, Катюха —
тоненькие пальчики.
Слушай, человек-два-уха,
излиянья
папины.
Я хочу, чтобы тебе
не казалось тайной,
почему отец теперь
стал сентиментальным.
Чтобы все ты поняла —
не сейчас, так позже.
У тебя свои дела
и свои заботы.
Занята ты долгий день
сном, едою, санками.
Там у вас,
в стране детей,
происходит всякое.
Там у вас,
в стране детей —
мощной и внушительной,-
много всяческих затей,
много разных жителей.
Есть такие —
отойди
и постой в сторонке.
Есть у вас свои вожди
и свои пророки.
Есть — совсем как у больших —
ябеды и нытики…
Парк бесчисленных машин
выстроен по нитке.
Происходят там и тут
обсужденья грозные:
«Что на третье дадут:
компот
или мороженое?»
«Что нарисовал сосед?»
«Елку где поставят?..»
Хорошо, что вам газет —
взрослых —
не читают!..
Смотрите, остановясь,
на крутую радугу…
Хорошо, что не для вас
нервный голос радио!
Ожиданье новостей
страшных и громадных…
Там у вас, в стране детей,
жизнь идет нормально.
Там — ни слова про войну.
Там о ней —
ни слуха…
Я хочу в твою страну,
человек-два-уха!
0
Творчество
Как оживает камень?
Он сначала
не хочет верить в правоту резца..
Но постепенно
из сплошного чада
плывет лицо.
Верней — подобие лица.
Оно ничье.
Оно еще безгласно.
Оно еще почти не наяву.
Оно еще
безропотно согласно
принадлежать любому существу.
Ребенку, женщине, герою, старцу…
Твк оживает камень.
Он — в пути.
Лишь одного не хочет он:
остаться
таким, как был.
И дальше не идти…
Но вот уже с мгновением великим
решимость Человека
сплетена.
Но вот уже грудным, просящим криком
вся мастерская
до краев полна:
«Скорей! Скорей, художник!
Что ж ты медлишь?
Ты не имеешь права не спешить!
Ты дашь мне жизнь!
Ты должен.
Ты сумеешь.
Я жить хочу!
Я начинаю жить.
Поверь в меня светло и одержимо.
Узнай!
Как почку майскую, раскрой.
Узнай меня!
Чтоб по гранитным жилам
пошла толчками каменная кровь…
Поверь в меня!..
Высокая,
живая,
по скошенной щеке течет слеза..
Смотри!
Скорей смотри!
Я открываю
печальные гранитные глаза.
Смотри:
я жду взаправдашнего ветра.
В меня уже вошла твоя весна!..»
А человек,
который создал это,—
стоит и курит
около окна.
0
